Вельяминовы. Время бури. Книга 1 - Страница 105

105

Если бы не Роксанна Горр, Габи никогда бы не познакомилась с Аароном.

Подруга Габи по консерватории, Ирена Фогель, сказала, по секрету, что в еврейском кафе, на Ораниенбургерштрассе, прослушивают артистов. После принятия нюрнбергских законов Ирена ушла с последнего курса консерватории. Ее отца уволили из оркестра Берлинской филармонии, а мать была вынуждена покинуть школу, где преподавала музыку. Ирена не знала о бабушке Габи, девушки просто дружили. Габи приносила Фогелям кофе, и устраивала им частные уроки.

– Я спою джаз, – решительно заявила Ирена, тряхнув черноволосой головой, – хватит запретов сумасшедшего.

Габи пришла на вечер, чтобы поддержать подругу, но Ирена уговорила ее появиться на сцене. Девушка пела арию Рахили из «Еврейки» Галеви. Вагнер восторженно отзывался об опере, однако ее тоже запретили, вместе с музыкой Мейербера. Габи устала от бесконечных арий Вагнера. Девушка выбрала «Еврейку» потому, что любила партию Рахили. Четыре года назад, Габи, без всяких опасений, пела ее на занятиях.

Аарон потом признался ей, что никогда в жизни не посещал оперы.

Рав Горовиц развел руками:

– Я я в тебя сразу влюбился, когда зашел в кафе, за тетей и услышал твой голос. Увидел тебя…, – сердце Габи сильно, прерывисто, забилось. В кафе она заметила молодого, высокого мужчину, сидевшего в задних рядах. Темные волосы прикрывала кипа. Габи поняла, что не может отвести от него глаз. Она закончила арию, не глядя в его сторону, чувствуя, как раскраснелись щеки. Познакомила их тетя Роксанна. Мадам Горр велела Аарону проводить Габи домой.

Поднимаясь по лестнице в апартаменты Роксанны, девушка прислонилась к стене.

– Недавно расстались, – поняла она, – и я скучаю. Два года, два года без него…, – всхлипнув, Габи сжала сумку:

– Не могу, никак. Останусь здесь. Иначе нельзя, иначе я умру…, – она подышала:

– Он в Берлине совсем один, и тетя его уезжает. Я не имею права его бросать.

Она так и сказала Роксанне, в столовой. Дива завтракала вареным яйцом, черным кофе и сигаретами. Роксанна говорила, что ее мерки, со времен братьев Люмьер, не изменились.

Габи, мрачно, ковырялась в своем омлете. Роксанна улыбалась. Мадам Горр потушила окурок, зашуршал шелковый халат:

– Я все слышала, дорогая моя, но я слышала и моего племянника. Он вчера сидел здесь, – тонкая рука протянулась к стулу Габи, – и говорил, что не имеет права подвергать тебя опасности…, – в передней стояли сложенные чемоданы.

Роксанна, шепнув что-то, ласково поцеловала золотисто-рыжий затылок. Девушка подняла, васильковые глаза: «А если не получится?»

Дива развела руками:

– Я в Бога не верю, но на все воля Божья, как говорят. У тебя месяц остался, просто не пользуйся…, – она повела рукой. Габи зарделась.

Они с равом Горовицем мало что знали.

Аарон, как он говорил, читал мудрецов. Габи помнила рассказы замужних подруг. Мать Габи умерла несколько лет назад, девушка еще училась в школе. Кроме мадам Роксанны, как тогда называла ее Габи, ей больше было некуда пойти. Роксанна успокоила ее, объяснив, что такое случается и от волнения тоже. Она дала девушке адрес доктора Граффенберга, известного гинеколога. Врача, как и других евреев, уволили из государственной клиники. Нацисты запретили продавать и выписывать средства предохранения. Габи поняла, что в Берлине их доставали у еврейских докторов.

Граффенберг объяснил, что еврейские семьи сейчас воздерживались от рождения детей: «Незачем рисковать, – хмуро сказал он, – неизвестно, что случится завтра».

– Тебе веселее будет, – подытожила Роксанна, – с ребенком. Два года незаметно пролетят, Аарон вернется…, – Роксанна не стала говорить девушке, что племянник мог решить остаться в Германии. Аарон о таком не упоминал, но женщина видела упрямое выражение его глаз.

Габи высморкалась:

– Я с Аароном поговорю. Спасибо вам, тетя Ривка…, – они вздрогнули. Репродуктор, под окном, заиграл «Хорста Весселя». Восторженный голос диктора сообщил:

– Последние известия! В конце месяца, в Берлине, будет подписан антикоминтерновский пакт между рейхом и японской империей. Войска генерала Франко победоносно атакуют Мадрид…, – с треском захлопнув форточку, Роксанна задернула шторы:

– Доедай и будем собирать вещи.

Не проявленные пленки и записи из отеля «Адлон», на рассвете, курьер доставлял на улицу Принц-Альбрехтштрассе, в дом номер восемь. Здание возводили для коллекций берлинского музея декоративных искусств. По соседству возвышались деревянные щиты, загораживающие строительные участки. СД разрасталось, работникам требовалось больше места. Под нужды службы безопасности отошла и гостиница «Принц Альбрехт», и прилегающие постройки. Лаборатории СД размещались в подвале. В «Адлоне» оборудовали особый номер, где круглосуточно дежурили два сотрудника, наблюдавшие за аппаратурой.

Время было ранним, распогодилось, на улице сияло солнце. На ступенях управления, было еще пусто. Едва пробило семь утра. Шелленберг, сидя на краю стола, курил американскую сигарету, поигрывая линейкой. Пахло хорошим, крепким кофе. На столе лежали непросохшие отпечатки.

– Пора коллекцию собирать, – рассмеялся Макс фон Рабе, рассматривая фотографии. Гауптштурмфюрер приехал из Франции поздним вечером, на машине, и провел ночь в управлении. Сегодня он улетал с аэродрома Темпельхоф в Испанию, с добровольцами легиона «Кондор». Семью Макс посещать не собирался, он навестил Берлин только для доклада.

Шелленберг, весело, сказал:

105