Вельяминовы. Время бури. Книга 1 - Страница 120

120

После нацистских вечеринок, Габи всегада лежала в ванной. Она вышла на кухню, в старом, шелковом халате, с закрученными на голове, влажными косами, Аарон сделал чай. Рав Горовиц принес из синагоги печенье. Ночь была теплой, они устроились на подоконнике. Аарон обнимал Габи. Девушка тихо сказала:

– Все равно, милый, два года…, – рав Горовиц прижал ее к себе:

– Я буду писать, любовь моя. Каждый день. Ты мои письма начнешь выбрасывать, их будет много…, – Габи всхлипнула:

– Я их все буду хранить, и читать, каждый день. Я пошлю тебе фотографию маленького. Аарон, – она испугалась, – а обрезание? Ты на нем должен быть…, – почувствовав его теплые, ласковые руки, Габи блаженно закрыла глаза:

– Родится девочка, я уверен, такая же красивая, как ты, – смешливо сказал Аарон, – а потом мальчик. И еще мальчик, или девочка. Спой мне, пожалуйста, любовь моя…, – Габи, едва слышно, запела:

Was mag der Traum bedeuten?
Ach Liebster, bist du tot? ….

Она смотрела в наполненное звездами небо. Аарон шепнул:

– Я здесь, мое счастье. Здесь, с тобой, и мы никогда не расстанемся.

Белый голубь, сорвавшись с крыши дома напротив, раскинул крылья. Девушка кивнула: «Никогда, Аарон».

Кабачок, куда их привезли эсэсовцы, неожиданно, понравился Питеру. Назывался он Zur Letzten Instanz, «У последней инстанции». Трехэтажный, беленый дом стоял на улице Вайссенштрассе, неподалеку от Музейного Острова, в квартале Николаифиртель. Отсюда, когда-то, начинался Берлин. Чуть ли не самая старая пивная в городе размещалась в одном и том же здании с шестнадцатого века. Над крышами квартала возвышался двойной шпиль древней церкви Святого Николая. В ней служил пастором отец мученика Хорста Весселя, героя рейха. Делегацию из Британии возили к мемориалу Хорста Весселя. Мосли, с Питером, возложил венки на могилу.

Питер услышал столько о Хорсте Весселе, Герберте Норкусе, юноше из гитлерюгенда, убитом коммунистами, и последней жертве, как выражались эсэсовцы, мирового еврейства, главе НСДАП в Швейцарии, Вильгельме Густлоффе, что мог бы сам читать лекции о жизни героев. Мосли сказал, что британская молодежь тоже должна чтить память мучеников. Питер кивнул: «Я подготовлю встречи со студентами, по возвращении в Лондон».

Густлоффа застрелил еврейский студент, Давид Франкфуртер. Питер понимал, что Гитлер запретил проводить ответные акции против евреев Германии, потому, что впереди была Олимпиада. Фюрер не хотел международного бойкота.

– Соревнования закончились, теперь у них развязаны руки, – мрачно подумал Питер, когда эсэсовцы везли их по Юденштрассе, к пивной, – они могут, как угодно издеваться над евреями. Полмиллиона их осталось, в Германии, – эсэсовец, за рулем мерседеса, хохотнул:

– Здесь еврейское гнездо, в Митте. Юденштрассе, Ораниенбургерштрассе. Синагоги, кладбища, лавки. Обещаю, мы очистим город от жидовской заразы…, – он широко повел рукой.

В пивной они устроились за сдвинутыми столами, в углу зала. Питер обвел глазами посетителей. Как и обещали эсэсовцы, здесь собирались рабочие. Стены украшали черно-красные флаги нацистов и плакаты НСДАП, но Питер заметил, что мало у кого из посетителей имелись значки членов партии. Эсэсовцы шумели, заказывая пиво и айсбайн. Питер никак не мог отделаться от чувства, что на него кто-то смотрит.

Шелленберг действительно, пристально изучал герра Кроу.

Со своим правильным, но не запоминающимся лицом, Вальтер сливался с толпой людей. Обершарфюрер много раз убеждался, что объекты слежки не обращают на него внимания. Все эсэсовцы надели черную форму. Вальтер был уверен, что герр Кроу не станет разглядывать невысокого, светловолосого мужчину, похожего на сотни других берлинцев. Шелленберг отхлебнул белого, берлинского пива, с малиновым сиропом. Они решили начать с Berliner Weisse, а к сосискам и айсбайну с кислой капустой заказали крепкий сорт доппельбок.

Утром Шелленбергу принесли досье на фрейлейн певицу, как весело называл ее Вальтер. Он внимательно изучил данные, однако, на первый взгляд, ничего подозрительного не увидел. Перед обедом позвонили из «Адлона». Герр Кроу пригласил фрейлейн фон Вальденбург в хороший ресторан на Унтер-ден-Линден. Шелленберг отправил туда двоих агентов, мужчину и женщину.

Зал не оборудовали микрофонами. Вопреки слухам, о которых Шелленберг отлично знал, СД не ставило аппаратуру во все общественные заведения. У них и бюджета на такое не имелось. Служба безопасности опиралась на хозяев пивных и кафе. Люди, с готовностью, доносили о разговорах гостей. Никому не хотелось терять дело, и оказываться на улице. Герр Кроу и фрейлейн певица болтали о красотах Берлина, о музыке, и даже не держались за руки.

Шелленберг был разочарован. Он впервые подумал, что герр Кроу может обладать иными пристрастиями:

– Англичане все такие…, – Вальтер, почти не глядя, листал досье фрейлейн, – он в закрытой школе учился. Какой нормальный мужчина выгонит женщину, что сама пришла, сама разделась. Фрейлейн Юнити довольно привлекательна, не говоря о Габриэле. Она попросту красавица…, – Шелленберг бросил взгляд на страницу. Перед ним лежала копия свидетельства о венчании, прошлого века. Прочитав готический шрифт, он поздравил себя с удачей.

Бабушка фрейлейн Габи, по материнской линии, в девичестве звалась Фанни Франкель. Единственная дочь Мозеса и Ребекки Франкель, Фанни крестилась двадцатилетней девушкой, перед венчанием. Шелленберг велел принести справку о Франкелях. Фрейлейн Габи, по прямой линии, происходила от главного раввина Берлина, учителя философа Мендельсона. Отпустив дежурного, Шелленберг задумался. По нюрнбергским законам, фрейлейн фон Вальденбург считалась полукровкой, второй степени.

120