Вельяминовы. Время бури. Книга 1 - Страница 121

121

– Она любимица Геббельса…, – Вальтер покусал карандаш, – если фрейлейн, как бы это выразиться, уступит ухаживаниям рейхсминистра, Геббельс устроит ей свидетельство арийки, несмотря на свой антисемитизм.

Геббельс славился пристрастием к красивым женщинам.

Вальтер вспомнил еврея, с которым фрейлейн Габриэла приехала домой:

– Мы ее заберем на Принц-Альбрехтштрассе. Сделаем вид, что не знаем о ее, так сказать, тайне. Может быть, – понял Вальтер, – она и сама не имеет представления о еврейской крови. Таких людей много. Скажем, что нам известна ее запрещенная связь. Если Геббельс узнает о таком, фрейлейн Габи распрощается с карьерой. Пообещаем, что она спасет себя от концентрационного лагеря, если уложит герра Кроу в постель. Она ему ничего не говорила об жиде…,– Шелленберг, в который раз, пожалел, что у него не оказалось при себе фотоаппарата. На Ораниенбургерштрассе, ночью, он заметил, что еврей высокого роста, и у него темная борода.

– Таких жидов в городе полсотни тысяч, – кисло подумал Вальтер, – где его искать? Впрочем, нам он не понадобится. Нам нужна фрейлейн Габи…, – он решил лично приехать на квартиру фрейлейн во вторник, с утра:

– Может быть, и ее любовник в постели окажется, – улыбнулся Шелленберг, – застанем их тепленькими…

Когда принесли свиные ножки, разговор зашел о названии кабачка. В двадцатых годах неподалеку возвели здание суда, поэтому пивную переименовали.

– У последней инстанции, – рассмеялся кто-то, залпом осушив бокал с пивом, – обратной дороги нет! И у жидов не будет, мы их уничтожим…, – эсэсовцы затянули «Хорста Весселя», на столах появился шнапс. Питер, устало, подумал:

– Надо потерпеть до конца недели, до отлета. Генрих меня проводит. Еще один обед в резиденции фон Рабе, на этот раз без среднего брата, слава Богу…, – Питер поймал взгляд незаметного, среднего роста эсэсовца, светловолосого, с голубыми глазами:

– Он похож на гауптштурмфюрера фон Рабе. Только Максимилиан выше. Моя тень…, -в ресторане, заметив пару, за соседним столом, Питер подмигнул фрейлейн Габи. Весь обед они обсуждали берлинские музеи и сонаты Бетховена. Помня наставления Генриха, Питер воздерживался от сомнительных разговоров в публичных местах.

– Надо его запомнить, – велел себе Питер, проглатывая шнапс, – и описать Генриху. Наверняка, коллега его брата по СД. Обершарфюрер…, – Питер хорошо разбирался в эсэсовских знаках, различия.

В «Адлоне», он, каждый вечер, садился в кресло, глядя на Бранденбургские ворота, и слушал музыку. По возвращении в Британию, Питер намеревался посетить заводы в Ньюкасле. Им с дядей Джоном предстояла долгая работа. Генрих передал зашифрованные материалы о потенциале немецкой экономики, развитии Люфтваффе и военно-морского флота. Генрих не распространялся о таком, но Питер понял, что в его группе есть инженеры, дипломаты, и военные. Фон Рабе объяснил:

– Мои соученики, знакомые нашей семьи. Старые, аристократические фамилии. Многие в Германии ненавидят Гитлера. Когда-нибудь чаша терпения переполнится, и его…, – Генрих повел рукой:

– Партия без Гитлера долго не проживет, Петер. Она распадется, лишится лидера…, – они с Генрихом сидели на скамье в Тиргартене.

Питер, замявшись, пожал плечами:

– Я не уверен. Есть Геринг, Геббельс, Гиммлер, в конце концов. Есть СС. Ты говорил, что в нем служат одни фанатики…, – Генрих кивнул:

– Они все такие Петер. Но не забывай, в Германии остались люди, голосовавшие за социалистов и коммунистов, остались христиане…, – кроме информации от Генриха, Питер повторял, слова, сказанные за день, на встречах. Он перебирал данные, запоминая самые мелкие подробности. В отеле «Адлон», он, внезапно, понял:

– Меня никто не будет слушать. У меня нет документов о программе дезинфекции. Никто не поверит, что в наше время, в цивилизованной стране, можно убить ребенка, потому, что он умственно отсталый…, – вспомнив улыбку мальчика, Питер разозлился:

– Поверят. Если понадобится, я вернусь сюда, и привезу доказательства. Надо прекратить безумие, Германия должна опомниться…, – он сидел, закрыв глаза:

– Все знают о Нюрнбергских законах, о стерилизации душевнобольных. Знают, и не разорвали отношения с Гитлером. Миру все равно, – горько понял Питер, – все равно, что происходит в Германии. Внутренние дела страны. Пока Гитлер не поднимет оружие, никто не пошевелится, – Генрих, в Тиргартене, спокойно сказал:

– Сначала Австрия, Петер. На юге хватает нацистов. Мы, то есть они, просто введем туда войска. Австрия добровольно присоединится к Германии. Потом…, – взяв палочку, он стал рисовать на песке дорожки, – потом Судетская область. В ней много немцев…

– И в ней уран, – мрачно заметил Питер: «Он гораздо важнее, чем все судетские немцы, вместе взятые».

Генрих кивнул:

– Да. А потом…, – фон Рабе помолчал, – потом Польша. Сначала Гитлер договорится со Сталиным. От Польши ничего не останется, восток отойдет советам, а запад присоединится к рейху.

Забрав палочку, Питер яростно стер линии:

– Чехословакия не отдаст Судеты Гитлеру. С какой стати? Это историческая часть страны, и международное сообщество…, – Генрих устало прервал его:

– Международное сообщество заботится о своей выгоде, а не о восточных славянах. И Сталину интересны территории на западе Советского Союза. Конечно, – фон Рабе взглянул на Питера, – если бы Франция, Британия и Америка объединились со Сталиным…, – Питер покачал головой:

– Никогда такого не случится. Как говорят в Британии, большевизм, наш главный враг.

121